Пэлем Грэнвил Вудхауз. Билл-завоеватель
страница №8
...Ему хотелось навоздух.
— Я еду домой, — объявил он.
— Домой? — изумился Джадсон. — Да ты что?
— Хочешь досидеть до конца, оставайся. А мне надо пройтись и подумать.
— Ах, подумать! Тогда ясно. До скорого.
Билл вышел из "Альгамбры" и, перейдя Лестер-сквер, бессмысленно побрел
в сторону Пикадилли. После жаркого и шумного театра прохладный ночной воздух
действовал успокаивающе. В загадочной небесной сини проступили звезды, они
подмигивали Биллу, словно сочувствовали ему и жалели, что не могут помочь. В
такую ночь положено стоять под окном у любимой и...
Билл остановился так резко, что его чуть не сбило такси. Как же он не
додумался раньше! Ясно, что в такую ночь для него есть лишь одно место в
мире. Он замахал таксисту, который, высказав, что думает по его поводу,
собрался уже ехать дальше.
— Уимблдонский луг, — сказал Билл.
Глава XVI. Свидание для Билла
Когда Билл свернул на улицу принца Уэльского, Лондон был пуст и
безжизнен. Даже кофейня в конце улицы стихла, покинутая завсегдатаями. Он не
знал, что уже давно заполночь, часы его встали, как и само Время. Он смутно
ощущал приятную усталость, поскольку, как перед тем Джадсон, пришел из
Уимблдона пешком — но не по необходимости, как тот, а потому, что в
теперешнем возбужденном состоянии не мог передвигаться иначе.
Влюбленные — странный и непредсказуемый народ. Если б Билла спросили,
чего он добился, проторчав три часа под окнами Холли-хауза, он бы не
ответил, однако чувствовал, что потратил время не зря. Его рвение не угасил
даже тот факт, что он, не зная расположения комнат, не мог определить, какое
из гаснущих одно за другим окон принадлежит Флик. Очень может быть, что он
обращал свой душевный пыл к окошку дяди Кули или даже миссис Хэммонд; его
это не огорчало. Он сделал единственно возможное и теперь готов был рухнуть
в постель, чтобы увидеть во сне внезапное богатство и время, в котором они с
Флик будут жить долго и счастливо.
Он поднялся на пять лестничных маршей к номеру девять доходного дома
Мармонт и, ступая тихо, чтобы не разбудить Джадсона, прошел в спальню. Через
десять минут он уже спал.
Невозможно сказать, когда именно Билла разбудил шум — ему показалось,
что рушится потолок. Вероятно, он проспал несколько часов, поскольку
прямоугольник окна из черного превратился в серый. Он уже решил было, что
грохот ему приснился, когда веселое похохатывание за дверью вернуло его к
реальности. Кто-то колобродил в доме, и, как ни мало ему хотелось вылезать
из постели, надо было пойти и разобраться. Только помешанный станет
орудовать с таким хохотом, но серьезный жилец обязан вышвырнуть и
помешанного грабителя. Билл сунул ноги в шлепанцы, вооружился стулом и
ринулся вперед.
Шум, очевидно, произвела упавшая вешалка, а уронил ее Джадсон Кокер в
попытке повесить шляпу. Теперь он стоял, удобно прислонившись к входной
двери, и радостно обернулся в сторону Билла. Он по-прежнему был в вечернем
костюме, но уже без белого галстука — его место заняла голубая лента, какую
девушки обычно вплетают в косу; она шла наискосок поверх рубашки и придавала
Джадсону смутное сходство с послом. Волосы его были всклокочены, лицо
светилось дружеским расположением. Во всем Баттерси не было сейчас человека
счастливее Джадсона Кокера.
— Привет, Билл! — весело вскричал он. — Слушай, я никак не могу
справиться с этой штуковиной. Я ставлю, а она падает, а я опять ставлю, а
она опять падает, а я опять... О чем я?
Билл опустил стул и сурово посмотрел на Джадсона, потом наклонился и
возвратил вешалку в вертикальное положение. Джадсон, наблюдавший за ним с
напряженным волнением, словно Билл идет по проволоке над Ниагарским
водопадом, восторженно закричал:
— С первого раза! — В его голосе не было и тени зависти, одно
восхищение. — Вот так взял и поставил! Ты лучше меня, Гунга Дин!
— Прекрати орать! Оглохнуть можно!
Джадсон покорно кивнул.
— Ты прав, Билл, то есть абсолютно. Ты всегда абсолютно прав. Это
большое дело. Знаешь, Билл, я ужинал. Помнишь, я показал тебе девушку в
Аль... аль... альбам... Погоди! — важно произнес Джадсон, вскидывая руку.
— Многие считают, что я не могу выговорить это слово. Считают, считают! На
весь Лондон раззвонили, что я не могу выговорить слово "Альгамбра". А я
могу, могу, могу. И я рад! рад!! рад!!! О чем я?
Билл слегка отошел от суровости, охватывающей нас при внезапном
насильственном пробуждении. Ему даже стало интересно.
— Ты кого-то встретил и тебя позвали ужинать? — спросил он.
— Нет, сэр! — отвечал Джадсон с некоторой даже заносчивостью. — Я
позвал. Знаю, что ты сейчас спросишь. Ты спросишь, откуда у меня деньги?
Очень честно с твоей стороны задать подобный вопрос. По-мужски, как я это
называю, по-мужски. У меня завелись деньги, Билл, потому что у меня есть
голова.
— Завтра она о себе напомнит, — жестоко заметил Билл.
— Светлая рассудительная голова, — продолжал Джадсон. — У других ее
нет. И где они? Метут улицы. Знаешь, что я сделал? Послушай, послушай. Ты
человек молодой, хочешь пробиться в жизни, тебе это полезно. Альгамбра! Раз
скажешь, а дальше уже и не трудно. Помнишь, как во всех лондонских газетах
пропечатали, будто Тодди ван Ритер основал Шелковый Клуб? Так вот, я вырезал
заметку, послал Тодди и приписал, так и так, ты молодой человек, стремишься
пробиться в жизни, а я вот сделал тебе доброе дело, напечатал это во всех
лондонских газетах. И там же — главное, Билл, не упускай из виду слово
"Альгамбра" — попросил прислать мне сотню зелененьких. И что он сделал?
Прислал. Сегодня утром принесли. Что я тебе говорю, Билл — а я хочу это
подчеркнуть — если кто думает, будто после легкого ужина я не могу
произнести слово "Альгамбра", так это вранье! Вранье. — (При этих словах
Джадсон взмахнул рукой и чуть не упал — ему пришлось ухватиться за
вешалку.) — Подлое, гнусное вранье. А ты, Билл, не хуже меня знаешь, что
нет ничего страшнее вранья.
— Шел бы ты спать, — сказал Билл.
— Пойду, — согласился Джадсон, мудро кивая светлой рассудительной
головой. — Вот прямо сейчас и пойду. Хотел бы я видеть человека, — он с
внезапной свирепостью воззрился на вешалку, — который помешает мне улечься
в постель. Да, я такой! Решительный и откровенный. Кому не нравится, так и
не надо. Я иду спать. Прямо сейчас!
— Сюда, — сказал Билл. — Осторожней, не споткнись.
— Надо же, — хихикнул Джадсон. — Ровно эти слова сказала та девушка.
Из "Альгамбры". — Он остановился. — Билл, я что-то собирался тебе сказать.
Очень важное. Но что? Ага! Снова забыл. Ладно, вспомню. Учти, Билл. Сколько
б небо ни хмурилось, сколько б погода ни портилась, я вспомню. Спокойной
ночи, Билл. Заболтал ты меня! — и с коротким "Альгамбра!" Джадсон исчез в
комнате.
В окно уже струился розовый утренний свет, и птичье население парка
Баттерси приветствовало его звонким чириканьем. Свет и гомон не дали Биллу
заснуть; оно и к лучшему, потому что через час дверь отворилась и вошел
Джадсон в синей пижаме.
— Пришел сказать тебе, что собирался, — произнес Джадсон. — Минуту
назад вспомнил.
— Ну?
Джадсон на мгновение погрузился в задумчивость.
— Извини. Опять забыл, — сказал он. — Доброй ночи, старина.
Он ушел. Билл прикрыл глаза. Ему показалось, что прошло несколько
минут, но когда он открыл их снова, утро было в самом разгаре — распахнув
дверь, он услышал приятные звяканье сковородки. Из закрытой двери в комнату
Джадсона раздавался храп. Под это мелодичное сопровождение Билл прошел в
ванну.
Он успел позавтракать и читал воскресную газету, когда наследник
Кокеров вышел из спальни. Джадсон был слегка бледен, но тем не менее
выглядел много лучше, чем можно было предположить несколько часов назад.
Мысли его, видимо, тоже пришли в порядок. Он дружески, хотя и чуть
приглушенно, пожелал Биллу доброго утра, потом быстро выпил четыре чашки
кофе подряд.
— Мне приснилось, — сказал он, — или я вчера немного шумел? Вроде бы
врезался во что-то...
— Ты уронил вешалку.
— Вешалку! — радостно повторил Джадсон. — Вот она, зацепка! Теперь я
все вспомнил. Сколько я успел вчера рассказать? Или я не рассказывал? Мне
вроде помнится, что мы болтали.
— Ты сказал, что Тодди ван Ритер прислал тебе сто долларов.
— Верно. — Джадсон налил себе еще чашку, но от яичницы отказался
легким движением головы и печальной улыбкой страдающего святого. --
Вообще-то, — сказал он, имея в виду предложенное ему питательное блюдо, --
мне трудно на нее смотреть. Загороди тарелку газетой, Билл. Вот так.
Странная вещь с яичницей после этого дела. Вроде как она на тебя глядит. --
Он жадно отхлебнул кофе. — Ну так вот. Я говорил, что угощал ужином Лилию
Бум?
— Ты сказал, что пригласил кого-то поужинать.
— Ну да. Лилию Бум. Я ее тебе показывал. Хорошая нью-йоркская
знакомая. Напомни потом, чтобы я рассказал, как мы с ней, с Джимми Булем и
Фредди Осгудом...
— Спасибо, — отвечал Билл. — Об этом ты рассказал в "Альгамбре".
— Правда? Так вот, вчера она прыгала по сцене, потом я подошел и
пригласил ее ужинать. Мы отлично провели время.
— Это я заметил.
— Собрали классную компанию и закатились к одному домой. Немножко
посидеть. Соседи снизу вызвали полицию только в половине четвертого. Так
вот, что я пытаюсь тебе рассказать. Лилия выложила потрясную вещь. Ты будешь
скакать от радости. Я бы еще вчера тебе передал, да из головы вылетело.
— Теперь-то ты вспомнил?
— Конечно. Это про гада Слинсби.
— Слинсби! — Билл отложил вилку и нож. Только сейчас он отважился
поверить, что у Джадсона действительно важная новость. — Он-то тут при чем?
Джадсон печально тряхнул головой, словно сокрушаясь об испорченности
этого мира.
— Слинсби подло обошелся с Лилией, Билл. Точно не расскажу, потому
что, между нами, плоховато соображал, но суть в том, что у Слинсби с ней
было, а потом он слинял и закрутил с девицей из "Гейти". Ну и вот, Лилия
долго не раздумывала, поставила ему фингал и навсегда исчезла из его жизни.
— Фингал? Так вот, значит...
— Именно. Это было вечером накануне того, как Флик пришла к нему на
работу. Но речь о другом. Я перехожу к самому главному. Разговор зашел о
тебе, я упомянул, что ты — племянник старого Парадена, приехал в Лондон
узнать, чего у бедняги падают прибыли. Тут Лилия сказала, что тебя-то ей и
надо — она объяснит, в чем финт.
Билл взволнованно выпрямился.
— Так Слинсби и вправду финтит?
— Насколько я понял с ее слов, давно и на полную катушку. В том-то и
суть. К тому времени я набрался, можно сказать, до бровей, но это я усек.
Слинсби, тоже, надо думать, с пьяных глаз, сделал ужасную глупость --
выболтал ей все. До последней подробности! Где труп зарыт и все такое. Не
пойму, как эти хваленые умники дают маху с женщинами. Возьми хоть Самсона.
Или, кстати, Марка Антония. Чем выше они, — вздохнул Джадсон, — тем
больнее им падать.
— Так в чем дело? Что там у Слинсби за афера?
— А вот этого, — отвечал Джадсон, — она мне не сказала. Для тебя
преберегает. Хочет рассказать лично, чтобы ты передал старику. Решила
насолить Слинсби. Я все устроил. Сегодня вечером угощаешь ее обедом.
— Сегодня?
— Ну да. Если хочешь, пойду с тобой.
— Спасибо, не надо.
— Уверен? Меня бы нисколько не затруднило.
— Уверен, спасибо.
— Ладно, — обреченно произнес Джадсон. — Наверное, ты прав, --
добавил он после недолгого раздумья. — Может, не так и плохо посидеть
вечером в тишине, лечь пораньше. Не знаю, с чего бы это, но мне сегодня
неможется. Голова и все такое. Погода, наверное. Ладно, встречаетесь у Марио
в четверть девятого. Ты ее узнаешь. Высокая красивая брюнетка, сложена, как
танк.
— У Марио? — повторил Билл. — Нет, только не там...
— А? Почему?
— Это место свято. Когда Флик уезжала в Америку, мы устроили там
прощальный обед.
— Поедешь в Марио, и без никаких! — твердо произнес Джадсон. --
Господи, неужели девушка станет все переигрывать из какого-то твоего
каприза? Скажи спасибо, что она вообще согласилась с тобой встретиться.
— Да, — сказал Билл. — Наверное, ты прав.
— Четверть девятого, в вестибюле. Ты сразу ее узнаешь. Она будет в
красном платье. На испанку похожа, глаза блестят, полон рот зубов...
— Ух!
— Что? — резко спросил Джадсон.
— Ничего.
— Отличная девушка. Огонь! Тебе понравится.
— Обязательно, если расскажет что-нибудь важное о Слинсби. Черт,
Джадди, ты понимаешь, что это все меняет? Если ты прав, дядя Кули мне ни в
чем не откажет.
— А то! — согласился Джадсон.
— Тогда можно будет забрать Флик от этих ужасных людей и сразу
пожениться. Господи! Джадди, ты представить не можешь, что я испытываю к
Флик. Она — как дивное вдохновение. Порой, когда я сижу один, я отчетливо
вижу ее прекрасное лицо, милые голубые глаза...
Джадсон потянулся за спортивной газетой и водрузил ее перед собой в
качестве заслона. Обязанности друга тоже не безграничны.
— Другой раз, старик, — сказал он.
Глава XVII. Воскресный вечер у Марио
1
Ничего похожего на дух дружества и оптимизма, воцарившийся по адресу
Баттерси, доходный дом Мармонт, 9, не проникло с приездом Флик в Холли-хауз,
Уимблдон. Хотя возвращение блудной племянницы сопровождалось почти
библейским ликованием, разве что без упитанного тельца, Флик не радовал
вновь обретенный кров; день за днем она заставляла себя думать о Билле,
чтобы окончательно не впасть в тоску.
Лекция, которую тетя Фрэнси начала на вокзале Ватерлоо, длилась без
остановки целую неделю, к семи часам вечера в воскресенье она переросла в
такой поток красноречия, что мистер Синклер Хэммонд сбросил оковы возраста и
проявил свирепую решимость, тем более устрашающую, что исходила она от
человека мягкого.
— Флик, — сказал мистер Хэммонд странным, напряженным голосом,
перебив монолог жены.
— Да, дядя Синклер?
— Вышла бы ты на минутку.
Миссис Хэммонд устремила на мужа взгляд, под которым он в прежние
времена тут же уткнулся бы в книгу. Но сегодня это не подействовало. Ад не
ведает той ярости, на которую способен мирный покладистый человек, когда
наконец решается дать отпор. Мистер Хэммонд неделю кипел на медленном огне,
и силы в нем скопилось с избытком. Подобно тому, как другой мягкий человек,
Билл Вест, рассвирепел от удара палкой, так и Синклер Хэммонд бросился в
бой, слыша, как его любимую племянницу учат и учат, песочат, воспитывают и
вообще терзают.
— Я говорю с Флик, — холодно сказала миссис Хэммонд.
— Выйди, Флик, — с кривой полуулыбкой произнес мистер Хэммонд.
Флик вышла.
Миссис Хэммонд величаво повернулась к мужу. Некому было сказать ей, как
некогда французскому королю, что это не бунт, а революция, которая положит
конец ее безраздельному владычеству, и она думала, что подавит его привычным
способом.
— Помолчи, — сказал мистер Хэммонд.
Миссис Хэммонд замолчала.
— Тебе придется прекратить это, Фрэнси, — сказал мистер Хэммонд, но
глаза его, устремленные на жену, горели огнем. — У тебя было вдоволь
времени высказать Флик, все, что надо, и даже больше, а теперь довольно. Ты
поняла? Я не позволю и дальше мучить бедного ребенка. А чтобы у тебя не было
соблазна, я еду с ней ужинать. Отвезу туда, где музыка, огни и добрая
тяжелая пища. Оркестр будет играть, свет — заливать зал. Кто знает, может,
я даже с ней потанцую. А когда мы вернемся — часам так к шести утра — ты
встретишь ее своей знаменитой улыбкой, заключишь в материнские объятия и
будешь беспечно болтать исключительно о светлых сторонах жизни. Я понятно
выразился?
— Но, Синклер, — возразила миссис Хэммонд, и в голосе ее звучала
испуганная мольба. — Ты не можешь увезти Фелисию. Сегодня приедет Джордж!
— Твой брат Джордж, — сказал мистер Хэммонд, — человек во многих
отношениях замечательный. Я нередко им восхищаюсь. Но в застольные
собеседники Флик он сейчас не годится. Он будет ей выговаривать, а я не
намерен этого допустить.
— Но он удивится, если Флик не будет за обедом! — простонала миссис
Хэммонд.
Мистер Хэммонд нежно поцеловал ее в лоб. Он очень любил свою Фрэнси.
— Зато, — игриво сказал мистер Хэммонд, — он сможет написать об этом
статью. "Знаменитые племянницы, которые удивляли своих знаменитых дядюшек".
Ладно, пойду одеваться. Боюсь, что случай требует белого жилета. — Он
вздохнул. — Ладно, в этой жизни все мы должны приносить жертвы.
Он снова поцеловал миссис Хэммонд и, напевая, вышел из комнаты.
— Флик! — позвал он.
Флик появилась из утренней гостиной.
— Флик, — сказал мистер Хэммонд, — мы с тобой — двое молодых
лоботрясов. Как насчет того, чтобы где-нибудь пообедать? В каком-нибудь
отвратительном кабаке. Давай поедем в ночной клуб из тех, о которых пишут
"Светские сплетни", и где царит сущий ад.
Флик с недоверчивым ужасом подняла на него глаза. Она очень любила
дядю, но понимала, чего он может, и чего не может. Это был открытый мятеж --
все равно как если б мистер Хэммонд выбросил флаг со скрещенными костями.
— Это было бы здорово! — сказала она.
— Это будет здорово, — поправил мистер Хэммонд.
— Но сегодня приезжает дядя Джордж, — напомнила Флик.
— Знаю. Представляешь, как весело пировать, зная, что дядя Джордж
засел в этой гостиной. Все равно что включить холодный душ и смотреть на
него из-за порога.
Флик бросилась ему на шею.
— Какой ты милый, дядя Синклер!
— Ну, мне показалось, что пора немного встряхнуться. Куда едем? Ты
знаешь хорошенькое злачное местечко?
— Поехали к Марио.
— К Марио? Не слыхал. Для разнузданного юнца, о которых сейчас столько
пишут, я плоховато знаю лондонский Вест-энд. Достаточно ли оно злачное? Я
хочу поехать в такое место, где кидаются хлебными катышками. Как у Марио с
этим?
— Отлично! Молодой лорд Тревельян как-то уложил шестерых официантов
шестью выстрелами.
— Шестерых, — задумчиво повторил мистер Хэммонд. — Ладно, посмотрим,
что получится у нас. Но откуда ты знаешь этот притон?
— Я была там. — Флик замялась. — С одним человеком.
— Хм? О? А! — Мистер Хэммонд чуть пристальнее взглянул на племянницу.
Голос его стал серьезным. — Кто водил тебя к Марио, Флик?
— Билл Вест. Племянник мистера Парадена. Помнишь, я рассказывала в
саду.
— Помню. Так значит, он в Англии и вы встретились?
— Да.
— Флик, — сказал мистер Хэммонд. — Знаю, ты считаешь меня старым
занудой, но, боюсь, вечер в ресторане придется начать с разговора. Не
обидишься?
— На тебя — никогда.
— Ладно! — бодро сказал мистер Хэммонд, — к рыбе я уже закончу. А
там начнем кидаться хлебом. Этот лорд Тревельян, он как их бил, сидящих или
на лету?
— На вспорхе.
— Вот как? — сказал мистер Хэммонд. — Ладно, будем пробовать. Беги,
одевайся. Мне надо выкопать из нафталина белый жилет.
2
— Кликни-ка официанта, дорогуша, — сказала мисс Лилия Бум, указывая
на несчастного, который метался между столиками, пытаясь выполнить работу
двух обычных людей, — и напомни, что он, когда был маленьким мальчиком,
обещал нам бутылку лансона.
Билл расплылся в вежливой улыбке и повернулся исполнить ее приказ.
— Официант!
— Громче, — посоветовала мисс Бум, — поменьше от пекинеса и побольше
от сенбернара.
— Официант!
— Уже лучше. Голос у тебя хороший. Если будешь тренировать, тебя
возьмут объявлять поезда на станции.
Билл снова расплылся. Ему казалось, что это длится уже целую вечность.
Если верно, что можно улыбаться, улыбаться, и быть подлецом, то не
менее верно и другое: можно расплываться, расплываться, и сидеть, как на
иголках. Билл не испытывал ни малейшей радости от прославленного ночного
клуба "У Марио".
Даже в те далекие нью-йоркские дни, когда он таскался на вечеринки
вместе с Джадсоном Кокером, они не доставляли ему особенного удовольствия.
Еще до того, как он ошибочно вообразил, что влюбился в Алису Кокер, и
вследствие этого обратился мыслями к более серьезным вещам, Билл пришел к
твердому заключению, что эти вечеринки — скука смертная. Чтобы быть там на
своем месте, надо обладать хорошо подвешенным языком. Надо заслужить
репутацию уморительного хохмача и классного прикольщика, а к тому же иметь
желудок из асбеста и нержавейки. Билл определенно не мог похвастаться этими
качествами. Его желудок возмущался уже после второго или третьего коктейля,
и никто лучше самого Билла не знал, что язык у него подвешен так себе, что
хохмач он убогий, и ни один сколь-нибудь беспристрастный критик не назовет
его прикольщиком.
Сегодня ему пришлось еще хуже. Раньше он был один из многих, сейчас
весь груз ответственности лег на его плечи. И нелегкий, надо сказать, груз.
Мало того, что обедать здесь с кем-нибудь, кроме Флик, граничило со
святотатством, бурная натура мисс Лилии Бум подавили его с первых секунд.
Оставалось только дивиться, как верно описал ее Джадсон Кокер.
Джадсон сказал, что она сложена, как танк. Чистая правда. Джадсон
пообещал, что на ней будет красное платье. Тоже верно, хотя сказано
слабовато. Еще Джадсон сказал, что она — огонь. Единственное, в чем он
ошибся, это в своей уверенности, что мисс Бум понравится его другу. Биллу
трудно было бы назвать другое живое существо, которое вызвало бы у него
большую неприязнь. Ему не нравились ее большие блестящие глаза, ее эффектная
внешность, не нравилось слово "дорогуша", которая она начала употреблять еще
за супом. А больше всего ему не нравилось, как она подается вперед и хохочет
ему в лицо, а, пошутив, хлопает его по руке. Как убедился ранее мистер
Слинсби, рука у Лилии была тяжелая, и похлопывала она ей, как разыгравшаяся
лошадь — копытом.
Однако он терпел. Мисс Бум, при всех своих внешних недостатках,
обладала одним существенным достоинством — она знала, где мистер Слинсби
зарыл труп. Так что Билл, хотя и подумывал с опаской, на что она станет
похожа, когда официант принесет наконец бутылку, тем не менее собрал
бульдожье мужество Вестов и решил, стиснув зубы, держаться до конца.
Какой именно труп зарыл мистер Слинсби, еще предстояло выяснить. Пока
тянулся бесконечный обед, мисс Бум наотрез отказывалась говорить о "делах".
К тому времени, как принесли кофе, Билл узнал одно: что секрет этот --
настоящая конфетка, ради которой стоит и потерпеть; и во все это время он
так старательно развлекал мисс Бум, что даже заслужил похвалу. Она назвала
его "хорошим мальчиком". Все знают, что от хорошего мальчики лишь один шаг
до уморительного хохмача, а там недалеко и до классного прикольщика. Вскоре
после того, как Билл был произведен в хохмачи, мисс Бум выразила желание
потанцевать.
Билл вежливо встал. Мысль о том, чтобы танцевать с очаровательной
спутницей наполняла его отвращением, но он взял себя в руки. В то самое
время, когда они второй раз кружили по залу, Флик с дядей Синклером вошли в
ресторан и поднялись по лестнице на балкон. В качестве уступки старомодным
приличиям мистер Хэммонд решил сесть на балконе, а не в основном зале. В
зале было слишком много блистательных созданий, безусловно, добрых сердцем и
внимательных к родителям, на которых он, тем не менее, предпочитал смотреть
издали. Балкон, оставленный для тех, кто приходит к Марио без вечерних
костюмов, представлялся на 99% свободным. Здесь его белый жилет пропадет
втуне, но ничего не попишешь.
Сколько Билл танцевал, он бы сказать не мог — ему казалось, что целую
вечность. Время от времени музыка смолкала, они ненадолго возвращались к
столику, чтобы через мгновение вновь устремиться на зов саксофонов. Когда
Билл уже начал подозревать, что мощная фигура мисс Бум отлита из каучука, та
неожиданно выразила желание отдохнуть. Они сели, и Билл, чувствуя, что, если
упустит эту возможность, к следующей уже ничего не будет понимать от
усталости, подался вперед.
— Рассказали бы вы мне о Слинсби, — взмолился он.
— Ты правда хочешь услышать? — игриво осведомилась мисс Бум.
— Очень.
— Тогда слушай хорошенько, — сказал мисс Бум. — Рассказываю!
Билл придвинул стул еще на несколько дюймов ближе и расплылся в улыбке,
преданно глядя мисс Бум прямо в глаза. Та для затравки хлопнула его по
ноющему плечу и начала.
3
Мистер Хэммонд одернул жилет, который с последнего появления на людях
загадочным образом съежился, и заинтересованно взглянул через перила на
праздничную толпу.
— В нашей современной жизни нет ничего более символичного , — сказал
он, — чем отношение порядочного круга к вечеру воскресенья. Такие места,
как это — внешний и внутренний знак внешних и внутренних перемен в
английской семье. Двадцать лет назад уважаемый семьянин вроде меня и
помыслить не мог, чтобы выйти воскресным вечером из дома. Двадцать лет назад
я бы проводил последние священные часы выходного дня под родимым кровом в
окружении любящих домочадцев. Мы бы ужинали довольно жесткой холодной
говядиной, довольно мокрым салатом, довольно кляклым яблочным пирогом,
бланманже и очень большой, очень желтой головкой сыра. Затем мы бы пели
псалмы или, в чуть менее строгой семье, играли в застольные игры с
карандашиком и листком бумаги. То, что я здесь, и с трудом перебарываю
соблазн уронить сардинку на голову вот того лысого джентльмена, означает
Поступь Прогресса. — Мистер Хэммонд подцепил на вилку кусок закуски. --
Теперь, когда я изложил сии прозаические наблюдения, — сказал он, — давай
вернемся к твоему прошлому появлению в этом месте. Как ты тут оказалась?
— Меня привел Билл. Он бывал здесь однажды с мистером Слинсби. Это
лондонский управляющий мистера Парадена.
— Теперь про Уильяма, — сказал мистер Хэммонд. — Выкладывай.
Флик внимательно поглядела на дядю. Насколько разумно рассказывать ему
все? Что она любит Билла, Билл любит ее, мало того, она обещала бежать с ним
по первому его слову. Не лучше ли пощадить дядю Синклера? Конечно, приятнее
было бы открыться, и дядя ее не выдаст, но ему это будет стоить душевного
спокойствия. Нет, ни за что!
— Я встретила его на следующий день после того, как ушла из дома. Ну,
и поскольку я оказалась совсем одна, мы довольно много виделись.
— Ясно, — с сомнением произнес мистер Хэммонд.
— Мы частенько обедали вместе.
— Ясно.
Мистер Хэммонд начал скатывать хлебный шарик.
— Помнится, тогда в саду ты сказала, что Уильям был предметом твоих
девичьих грез. Очаровал ли он тебя и на этот раз?
— Он очень милый, — осторожно промолвила Флик.
— Надеюсь, ты не сказала, что некогда боготворила почву под его
ногами?
— Когда мы встретились, Билл был влюблен в другую.
Мистер Хэммонд явно обрадовался.
— А! — сказал он.
— Отчаянно и безнадежно, — быстро добавила Флик. — Держал дома
двенадцать ее фотографий.
Мистер Хэммонд окончательно успокоился и с аппетитом принялся за
жареного цыпленка.
— Должен признаться, Флик, — сказал он, — что ты сняла огромный
камень с моей души. Может быть, ты порою подозревала, что я питаю к тебе
определенные чувства. Я — старая развалина, и живу только ради...
— Мне казалось, ты сказал, что принадлежишь к молодому поколению.
— Неважно. Для целей моей речи я — старая развалина и живу только
ради счастья моей золотоволосой доченьки.
— Вот бы я и вправду была твоя дочь, — с чувством сказала Флик.
— Чтобы крутить мной уж совсем как тебе вздумается? Тогда, наверное,
да. Я тревожился о тебе, Флик. Я бы очень хотел, чтобы ты приняла правильное
решение, и пришел к выводу, что такое решение — выйти за Родерика. Самый
факт, что со временем он унаследует несколько миллионов фунтов, придает ему
в моих глазах особенный блеск.
— Я не знала, что ты такой жадный! Если б я кого полюбила, меня не
остановила бы его бедность.
— Смелые слова. Но не забывай, бедность — банановая кожура на пороге
любви... Куда это ты смотришь так зачарованно?
Флик смотрела на кружащиеся пары. Когда дядя заговорил, она вздрогнула
и отвела взгляд, но тут же снова смотреть вниз. Будь мистер Хэммонд
наблюдательнее, он бы заметил, что глаза ее расширились и застыли, а уголки
губ странным образом поджались; но он не имел обыкновения примечать мелочи.
Мало того, сейчас он курил сигару, которую приобрел с некоторым сомнением, а
она оказалась такого редкого качества, что привела его в
мечтательно-отрешенное состояние духа.
— Я гляжу на танцующих, — сказала Флик.
— Пропащие создания, — произнес мистер Хэммонд, уютно попыхивая
сигарой.
Флик ложечкой чертила на скатерти иероглифы.
— Дядя Синклер, — сказала она наконец, — я думаю, молодые люди
всегда любят девушек?
— Случается, — согласился мистер Хэммонд.
— Я хочу сказать, любят не какую-то определенную девушку, а... не
знаю, как сказать. Я хочу сказать, есть мужчины, которые делают вид, что
влюблены, и ведут себя так, будто действительно влюблены, и уверяют в этом
девушку, а сами проводят время с другими, и забывают ее через день или два.
— Полагаю, это довольно распространенное явление, если молодые люди не
сильно изменились с моих дней. Постоянство — хрупкий цветок, который
раскрывается лишь под солнцем зрелости. Конечно, — торопливо добавил мистер
Хэммонд, — это не относится к Родерику. Он так не поступит.
— Я не о Родерике, — сказал Флик. Она чертила на скатерти очередной
замысловатый узор, в уголках ее губ образовались маленькие складочки. --
Думаю, ты прав.
— Насчет чего?
— Насчет разумного решения. Думаю, ну, то что ты назвал бы
романтической любовью, довольно глупо, и главное — быть разумной.
— Во всяком случае, я так считаю. Хотя ты не можешь пожаловаться, что
Родерик недостаточно романтичен. Да он дышит романтикой. Посмотри на его
галстуки!
— Дядя Синклер, будь вы девушкой, вы бы вышли за человека, которому не
можете доверять?
— О чем ты?
— Ну, если бы кто-то притворялся, что любит тебя, а сам бы встречался
с другими девушками... обедал с ними... танцевал... и, — Флик быстро
взглянула через перила, — расплывался, глядя в их мерзкие рожи, будто это
нечто несусветное, — зловеще продолжала она. — Не почувствовал бы ты, что
делаешь ошибку?
Мистер Хэммонд отечески похлопал ее по плечу.
— Не тревожься, Флики, — сказал он. — Родерик не такой. Будь он
такой, я бы первый отсоветовал тебе за него выходить. От ненадежных людей
лучше держаться подальше.
Глава XVIII. Черный понедельник
В наш поспешный век утро понедельника — самое тяжелое время. В эти-то
часы разнежившиеся за субботний вечер и воскресный день люди мучительно
поеживаются при мысли о том, чтобы вновь взвалить на плечи бремя белого
человека и тащиться на работу.
Однако мистер Слинсби, который на следующий день после встречи Билла и
мисс Бум завтракал у себя в доме на Брэтон-стрит, не испытывал подобных
чувств. Все было хорошо в этом лучшем из миров. Глаза его сверкали, сердце
наполняло спокойствие. Он ел почки с поджаренным хлебом и читал утренние
газеты из сложенной рядом стопки.
Большинство людей за завтраком довольствуется одной газетой. Некоторые
сибариты прочитывают две. Мистеру Слинсби приносили все утренние лондонские
газеты. Ни один, даже самый скромный листок, не миновал этой внушительной
стопки.
Однако чтение газет для него было отнюдь не праздным занятием. Мистер
Слинсби разворачивал газету, мгновенно пробегал глазами и бросал на пол. Его
интересовало одно — театральные рецензии. В прошлую субботу в "Бижу" прошла
премьера новой комедии "Расскажи папочке", замечательной тем, что мистер
Слинсби финансировал ее в одиночку. Судя по сегодняшним, да и по воскресным
газетам, он раскопал золотую жилу.
Мистер Слинсби дочитал последнюю рецензию и счастливо откинулся в
кресле. Мечта всех алхимиков, вступающих на театральное поприще — отыскать
философский камень, поставить комедию, которая войдет в историю. Раз в
двадцать лет такое случается: спектакль делает рекордные сборы в Лондоне и
потом бесконечно идет в провинции. Судя по газетным откликам и по тому, как
вела себя публика на премьере, мистер Слинсби осуществил эту мечту. Он
закончил завтрак, неторопливо докурил сигару и позвонил, чтобы подавали
автомобиль — ехать в Сити.
Мистер Слинсби был совершенно счастлив. Ему ничто не угрожало. Теперь
можно бросить торговлю и зажить в свое удовольствие. Отныне все его дела --
неспешно курить толстые сигары и говорить автору, что второй акт придется
начисто переделать. Из автомобиля он вышел с ликующим сердцем. Нет,
жаворонки не запели в небе над шпилем св.Марии, но мистеру Слинсби чудилось,
что поют. Так радостно было у него на душе, что он отечески улыбнулся
рассыльному Генри и даже подумал, не дать ли тому полкроны.
— К вам джентльмен, сэр, — сказал Генри.
— Джентльмен? — переспросил мистер Слинсби и едва не добавил:
"Тра-ля-ля!" — Где он?
— Я провел его в ваш кабинет, сэр.
— Все правильно, — пропел мистер Слинсби и с трудом удержался, чтобы
не выкинуть коленце. — Он назвал свое имя?
— Мистер Вест, сэр.
— Мистер Вест? А, мистер Вест! Да, да!
Он, пританцовывая, вошел в кабинет.
— А, Вест, — бодро произнес мистер Слинсби. В воздухе гремели цимбалы
и флейты. — Надеюсь, я не заставил вас ждать?
Он-таки заставил Билла ждать, но тот был не в претензии. Он встал рано
и собирался задержаться надолго.
— Доброе утро, — сказал Билл холодно. Он не испытывал никаких чувств
к этому синему подбородку. Он собирался, фигурально выражаясь, огреть
мистера Слинсби обухом по голове, и досадовал на его бьющее через край
дружелюбие.
— Садитесь. Устраивайтесь поудобнее. Сигару?
Билл сел, но от сигары отказался с тем холодным высокомерием, с каким
палач отверг бы ящичек, протянутый ему осужденным. Он и впрямь чувствовал
себя палачом. После разговора у Марио Билл окончательно уверился, что мистер
Слинсби открыл мисс Бум, где зарыт труп, да какой! Билл дивился, как тот,
пусть "изрядно под мухой" и даже в порыве страсти, решился выболтать
подобную тайну.
— Я пришел сюда... — начал он.
— Вы случаем не были в субботу на премьере "Расскажи папочке"? --
перебил его мистер Слинсби.
— Нет, — сказал Билл. — Я...
— Фурор, мой дорогой, просто фурор! — вскричал мистер Слинсби. — Все
вчерашние и сегодняшние газеты посходили с ума. Это первая постановка,
которую я финансировал в одиночку, и самый шумный успех со времен "Тетки
Чарлея". Кстати, я не удивлюсь, если сборы будут еще больше. Расходов
практически никаких: три действия, одна перемена декораций, самый простой
реквизит — и, похоже, года на два полные залы обеспечены. Забавно, как люди
упускают богатство, когда то само плывет в руки. Я совершенно точно знаю,
что до меня несколько человек отказались от этой пьесы. Ко мне она попала
совершенно случайно. Но я-то умею отличить хороший сценарий, и, как только
прочел первое действие...
— Лучше я вам сразу скажу... — вставил Билл.
— Я понял — будет успех. Тогда я, конечно, не знал, какой. Но видел
— эта пьеса не провалится. Там есть сцена, в которой с героя спадают
штаны...
Всего сюжета Билл не услышал лишь потому, что мистер Слинсби замолк и
начал прикуривать сигару. Билл воспользовался паузой, чтобы перевести
разговор в деловую плоскость. Он чувствовал, что его нарочно сбивают,
поэтому торопился и не смог заговорить достаточно веско. Впрочем, он
надеялся, что сама тема произведет желаемое впечатление.
— Вчера я обедал с мисс Лилией Бум, — сказал он, чувствуя, что только
эти слова могут отвлечь мистера Слинсби от "Расскажи папочке".
Он не ошибся. Мистер Слинсби положил сигару и уставился в стол. Он не
сказал: "Продолжайте, ваш рассказ меня странным образом захватил!", но его
молчание убеждало Билла, что цель достигнута.
— И могу вам сказать, — продолжал Билл сурово, — что знаю о ваших
штучках.
Это прозвучало слабовато, но лучше, чем если б он не сдержался и
выпалил "знаю все!"
— А! — сказал мистер Слинсби. Он в третий раз взял спичку, чтобы
зажечь сигару. Рука его не дрожала, голос звучал ровно, только темные глаза
горели. — Что же вы знаете?
— Знаю, что вы и есть "Хиггинс и Беннет"!
— "Хиггинс и Беннет"? — изумленно повторил мистер Слинсби. --
"Хиггинс и Беннет"?
Эта детская попытка уйти от ответа вывела Билла из себя.
— Да, "Хиггинс и Беннет", — повторил он. — Загадочная фирма, которая
скупает бумажную массу дяди Кули по самой низкой цене. Это был простой,
отличный, гениальный трюк! Вы стали лондонским управляющим дяди Кули,
одновременно создали фирму под другим именем, продавали товар себе же и
немедленно сбывали дальше с огромной прибылью. Не удивляюсь, что вам хватало
денег на всякие "Рассказывай отцу"!
— Не "Рассказывай отцу", а "Расскажи папочке". Гораздо более удачное
название, — поправил мистер Слинсби.
— Какая разница! — сурово произнес Билл.
— Огромная, — возразил мистер Слинсби. — Не поверите, сколько
хороших постановок на корню сгубили названия. Вы сами поймете, если
задумаетесь. "Расскажи папочке" — это звучит. Это хорошо смотрится на
афише. Это...
— Я здесь не за тем, чтобы обсуждать названия, — сказал Билл. — Я
хочу знать, что вы собираетесь делать.
Мистер Слинсби поднял одну бровь.
— Делать? — переспросил он. — В каком смысле? Всегда существовал
шанс, что история выплывет на поверхность, и вот, это произошло. Пока у вас
нет ни малейшего доказательства, но это, увы, ровным счетом ничего не
меняет. Теперь, когда вы напали на след, доказательства — вопрос времени.
Мне надо смываться. Это очевидно и не подлежит обсуждению.
Сцена развивалась явно неправильно, и Билла это угнетало. Даже
побежденный, собеседник давил его своей личностью. Почти как в прошлой
беседе, Билл чувствовал себя жалким сопляком. Собрав все свои силы, он взял
жесткий тон, понимая, что ничего этим не изменит. Второй корабельный
помощник или еще кто-- нибудь из мужественных героев мисс Этель Делл, и мог
бы успешно взять жесткий тон в разговоре с мистером Слинсби, но Билл, едва
заговорив, понял, что ему это не удастся. Он даже не потрудился стукнуть
кулаком по столу.
— Смыться? — Он хотел, что это прозвучало грозно, но вышло скорее
виноватое блеянье. — А если я сообщу в полицию и вас арестуют?
Мистер Слинсби взглянул с изумлением, давая понять, что ему больно
слышать этот бессмысленный лепет.
— В полицию? — сказал он. — Опомнитесь! Думаете, дядя вас
поблагодарит, если история получит огласку и он выйдет круглым дураком? Да
он только обрадуется, если все удастся замять.
Он взглянул так, словно ждет извинений, и настолько силен был его
магнетизм, что Билл за малый чуток не попросил прощения.
Мистер Слинсби подытожил разговор.
— Никогда, — сказал он, — не лезьте в такую историю, если не готовы
исчезнуть в любой момент. — (Билл едва не сказал, что, нет, не будет.) --
Мне хватило ума все подготовить загодя. Мои средства вложены в
южно-американские ценные бумаги, следующим же пароходом я отплываю в
Буэнос-Айрес. — Он помолчал, потом продолжил. — Нет, сперва я отправлюсь в
Нью-Йорк и договорюсь о гастролях "Расскажи папочке". Скажите мне, --
произнес он, отметая в сторону тривиальный вопрос о своем мошенничестве, --
вы долго жили в Нью-Йорке. Кого бы вы посоветовали в администраторы
прелестной чистой комедии, где на три действия всего одна смена декораций?
Денег ей не надо. Она сама о себе позаботится. Все, что мне нужно — это
найти честного человека.
Совершенно уничтоженный Билл попытался перейти в контратаку.
— Какие дела могут быть у вас с честным человеком? — горько спросил
он.
Мистер Слинсби нисколько не обиделся.
— Не за чем переходить на личности, — мягко пожурил он. — У вас нет
повода держать на меня зло. Скорее уж я — пострадавшая сторона. Вы лишаете
меня дохода. По счастью, я могу без него обойтись. "Расскажи папочке"
обеспечит мои скромные потребности до конца жизни. Вам не за что на меня
наскакивать. Старый Параден вас озолотит. И потом, вы получили ценный урок,
который очень пригодится вам в будущем. Никогда, — здесь мистер Слинсби
положил бы Биллу руку на плечо, но тот брезгливо отстранился, — никогда не
выбалтывайте своих деловых секретов. Никогда! А особенно — не доверяйте их
девушкам в попытке пустить пыль в глаза. Никакого толку. И вообще, держитесь
от девушек подальше. Скользкие штучки. Никаких представлений о
порядочности... Кстати, как Лилия? — дружески поинтересовался мистер
Слинсби.
Билл услышал свой голос, который произнес, что у мисс Бум все, кажется,
неплохо.
— Девица, по-своему, вполне ничего, — великодушно произнес мистер
Слинсби. — С норовом, конечно, и продаст, недорого возьмет, но в целом --
славная. Думаю, что смогу дать ей роль горничной в каком-нибудь из
гастрольных спектаклей "Расскажи папочке". А теперь, любезный, — он
переложил какую-ту бумажку, показывая, что разговор окончен, — я, к
сожалению, попрошу вас уйти. Мне надо кое-что здесь расчистить. Кстати, буду
очень признателен, если вы пока повремените сообщать дяде. Я отбываю в
среду. Очень мило с вашей стороны было бы отложить разговор до этого дня.
Если я буду здесь, остается незначительный шанс, что ваш дядя поведет себя
опрометчиво. Лучше не ставить его в известность, пока я в Лондоне. А? Как вы
полагаете?
— Хорошо, — отвечал Билл.
Он не знал, почему сказал так — наверное, это представлялось
единственно возможным.
— Замечательно! — Мистер Слинсби сверкнул великолепным зубами. --
Значит, до свидания. Да, пока вы не ушли. — Он черкнул несколько слов на
визитной карточке. — Возьмите. Передайте администратору в "Бижу", и он
сделает вам два места на любой удобный для вас вечер. Лучше, если это будет
не в субботу. Уверен, спектакль вам понравится. Лучший второй акт в истории
театра.
В доходный дом Мармонт Билл вернулся только под вечер. Добирался он
долго, потому что то и дело останавливался, ошалело глядя перед собой; к
двенадцати он дошел только до Стрэнда. Здесь он заглянул в тихий
ресторанчик, и еда подействовала на него так благотворно, что вышел он едва
ли не веселее мистера Слинсби.
Он сообразил, что за растерянностью и досадой упустил из виду самое
главное. Неважно, раздавлен мистер Слинсби или торжествует, в тюрьме он, или
нет. Раздавленный, торжествующий, за решеткой или на воле, мистер Слинсби
сыграл свою роль. При всех своих человеческих изъянах мистер Слинсби
позволил ему, Биллу, оказать серьезную услугу своему дяде и выполнить то,
ради чего он приехал в Лондон.
Да, дядя Кули этого не забудет. Теперь он, как выразился мистер
Слинсби, его озолотит. А раз так, последнее препятствие между Биллом и Флик
рухнуло.
Билл поднимался по лестнице, а в ушах его звучали ликующие колокола.
На столе лежала записка. Колокола зазвучали еще громче: почерк Флик.
Билл разорвал конверт.
Колокола смолкли, будто их вырубили из сети. Билл рухнул на тахту. В
ушах звенело, дальняя стена куда-то уплывала, ее затянуло туманом; живот
схватила тупая боль, словно невидимый кулак ударил его поддых.
Он перечитал письмо. Какая-то ошибка!
Ошибка!.. Вот что говорилось в письме: "...уверена, что мы совершаем
ошибку... были бы только несчастливы... выхожу за Родерика в среду...
единственное, что остается..." И для этой невероятной, ужасной, немыслимой
перемены она не привела никакого основания. Ровным счетом никакого.
Билл уставился перед собой. Комната медленно погружалась во мрак.
Глава XIX. Билл лезет через забор
Сад Холли-хауза покоился под луной. Деревья отбрасывали на газон
длинные тени, в кустах шептал ветерок. Человеку, чьи мысли спокойны, это
место показалось бы волшебным приютом умиротворения, но Билла, который
тревожно затаился в кустах, не трогало романтическое очарование ночного
сада. Мысли его были отнюдь не спокойны.
На этот раз он забрался в сад не для того, чтобы в смутном томлении
глядеть на горящие окна. Сегодня он пришел сюда, чтобы действовать.
Несколько часов он ломал голову над загадочным письмом и пришел к выводу,
что оно написано по указке, возможно, слово в слово, со всеми точками и
запятыми, продиктовано ужасной женщиной, разлучившей их на вокзале Ватерлоо.
Да, чем больше он думал, тем яснее видел между строк руку демонической
тетки.
Человек действия отправляется на такое предприятие не иначе как с
продуманным планом. У Билла бы такой план. Он предполагал содействие кого-то
из младшей прислуги Хэммондов. Этого-то неведомого помощника Билл и ждал,
сидя в лавровом кусте сбоку от дома. Он все продумал. Бессмысленно прибегать
к услугам почты. Такая женщина, как с вокзала Ватерлоо, исполненная — а это
Билл понял с первого взгляда — низости и коварства, без сомнения, читает
всю корреспонденцию Флик. Она, как ястреб, караулит почтальона, чтобы
перехватить письмо. Обращаться к местным рассыльным — только зря переводить
деньги. Нет, остается ждать, пока кто-нибудь из слуг выйдет подышать
воздухом, а там хватать его (или ее) за воротник и сулить несметные
богатства, чтобы он (или она) передал Флик письмо, которое сейчас жгло Биллу
левый нагрудный карман.
Письмо было замечательное. Билл потратил на него часа полтора, но
результат того стоил. На шести плотно исписанных страницах говорилось все,
что можно сказать о неувядающей любви, в самых радужных красках описывалось
их будущее после того, как дядя Кули узнает о преступлениях Слинсби, и
подробно излагалось, как Флик на следующий день тайно выйдет из дома,
встретится с Биллом под часами на Черинг-кросс, откуда они поспешат в отдел
регистрации, где он уже договорился о спешном бракосочетании. В анналах
любовной переписки едва ли найдется письмо разом столь пылкое и столь
практичное. Оставалось лишь найти для него гонца.
Однако, казалось бы, очевидные чары залитого серебром сада не
действовали на прислугу Холли-хауза. Ветерок шептался в кустах, лунные лучи
плясали на лужайках, неведомые цветы источали сладостный аромат, но не
выманили в черную дверь даже мальчишки-чистильщика. Билл (он уже ерзал,
разминая затекшие ноги) мало-помалу проникался презрением к английской
прислуге. Такая дивная ночь, а эти пошлые люди сидят в душной кухне, при
закрытых окнах и жарко натопленной печке, обсуждают киноленты или читают
вслух душещипательные романы.
Наконец, после того, как часы пробили дважды, у него иссякло терпение.
Он вылез из кустов, подошел к парадной двери и позвонил.
Долго не отвечали, наконец вышла горничная. Билл ожидал увидеть
дворецкого и боялся, что тот его узнает. При виде женщины он испытал
мгновенное облегчение и даже подумал было: вот она, младшая прислуга,
которую он ждал все эти часы. Однако хватило взгляда, чтобы пальцы, уже
сжимавшие в кармане письмо, разжались. Горничная была в очках, и глаза за
стеклами горели такой суровостью, что Билл немедленно заподозрил в ней
приспешницу, если не правую руку демонической тетки.
Однако надо было как-то объяснить свое появление, и Билл смело ринулся
в бой.
— Я хотел бы видеть мисс Шеридан.
Очки сверкнули недоверчивым возмущением. Похоже, горничная читала книги
о хороших манерах и знала, что верх неприличия — посещать молодых леди в
столь поздний час. Билл почувствовал себя антигероем с картинки "Найдите
двенадцать погрешностей против этикета".
— Мисс Шеридан дома нет, сэр, — ледяным голосом отвечала горничная.
— Могу я видеть мистера Парадена?
— Мистера Парадена дома нет, сэр. — Она наградила Билла убийственным
взглядом и начала закрывать дверь. По справедливости ее нельзя за это
винить. Из кустов Билл вылез довольно всклокоченным и вообще не тем молодым
человеком, какого хочется видеть у своих дверей после темноты. — Все ушли в
театр.
Это была правда. Доброму мистеру Хэммонду показалось, что Флик выглядит
задумчивой и удрученной, и он, продолжая свою мудрую политику, предложил
пообедать в городе, а после пойти в театр. По иронии, которая так часто
присутствует в наших земных делах, поход этот обогатил мистера Уилфрида
Слинсби, поскольку ложу они взяли в театре "Бижу".
Билл, однако, не поверил горничной. Нарочитая, как ему почудилось,
ложь, подкрепила уверенность, что он говорил с орудием тети Фрэнси. Он уныло
побрел прочь, выждал несколько минут и снова скрылся в кустах. Одна
горничная еще ничего не значит. В таком большом доме должна быть куча
прислуги, в любое мгновение может выйти кто-то более сговорчивый. Он
устроился в лавровом кусте и стал ждать.
Прошло минут десять, и тут на Билла снизошло озарение. В ту ночь, когда
он спрятался на крыше сарайчика, Флик спустилась по простыне из окна сразу
над это крышей — надо полагать, из своей спальни. Глупо, что он не вспомнил
об этом раньше. Надо только найти сарайчик, взобраться на крышу, и готово.
Если окно горит, он тихо свистнет и она выглянет; если света не будет,
значит, ее нет в комнате; тогда он завернет письмо в платок вместе с
увесистым камнем и бросит в окно, а Флик найдет его, когда придет ложиться.
Не тратя времени, Билл вылез из куста и пошел в обход дома.
Крыша оказалась там, где он оставил ее в прошлый раз. Уже хорошо.
Однако окошко над ней не горело. Билл поискал камень, нашел и уже
заворачи...
