Нина Катерли. Сорокопуд
Авт.сб. "Окно". Л., "Советский писатель", 1981.
OCR & spellcheck by HarryFan, 3 November 2000
Это произошло двадцать четвертого апреля в восемь часов утра на станции
метро "Невский проспект", и никто ничего не заметил. Странно: час пик,
скопление людей, а ни один бровью не повел - как бежали по перрону, так и
продолжали двигаться дальше, как толкались, вломясь в вагон, так, даже и
после всего, что случилось, не замерли, не опустили растопыренных локтей,
не прекратили трамбовать друг друга или просверливаться, нет. А между тем
дверь головного вагона электропоезда только что у всех на глазах разделила
человека надвое, и вот, обратите внимание, одна половина, припав к стеклу,
растерянно уплывает вместе с вагоном, другая же оторопело застыла, глядя
ей вслед.
С утра все было вполне обычно, если иметь в виду обычность в простом,
житейском смысле, потому что, конечно, в глубине своей это был отнюдь не
обыкновенный рядовой день, - это был Первый день после того, что со мной
случилось. И вопреки пословице, что "с бедой только ночь переспать",
ощущение беды утром стало еще острее, острым, как опасная бритва.
Итак, это не был обычный день, однако небо и пальцем не пошевелило,
чтобы рухнуть на землю, земля, в свою очередь, ни капельки не разверзлась,
а неподвижная ночь, как это ни удивительно, все-таки кончилась.
"Ввиду отсутствия достаточной взаимности". Коротко и ясно. И вот я иду
своим постоянным путем к метро вдоль набережной канала Грибоедова и
пытаюсь разложить по местам перепутанные и опрокинутые утренние мысли.
Есть чем заняться: в голове неубрано, как в квартире, где только что
кончился ремонт. Повсюду занозами торчат цифры чужого (да, теперь -
чужого!) телефонного номера, и я, начав с коленопреклоненной двойки,
аккуратно выдергиваю их одну за другой. Осталась пятерка, вцепившаяся
как-то уж очень хватко, но ею можно пока пренебречь, сделать, допустим,
вид, что она ко вчерашним событиям не относится. Ну что такое пятерка, в
конце концов? Отличная, между прочим, отметка. Или вот: пять пальцев на
руке. Пятидневка. Пятый троллейбус, идущий от площади Труда мимо
Казанского собора. Не совсем ясно, при чем здесь площадь Труда, а вот
Казанский собор - это рядом, это около того нелепого места, где вчера
состоялся разговор. Хотя он как раз таки не состоялся. Но погодите, мы же
условились не думать ни о каких разговорах, цифрах и вчерашнем дне! Это,
кстати, был очень яркий день, настоящий весенний ленинградский день с
внезапно высохшим асфальтом и оглушительным солнцем... Какой дурак
придумал, что в такие дни особенно везет?..
- Совершенно незачем, нельзя ему звонить, - сказала я зданию Русского
музея и подергала пятерку, не имеющую никакого, ни малейшего отношения к
вчерашним событиям.
Мимо меня по каналу степенно двигалась одинокая треугольная льдина,
покрытая грязным снегом. Это был уже прошлогодний снег. А вчерашний день
удалялся по направлению к вечности с постоянной скоростью один час в один
час, впрочем, нет, со временем что-то произошло: за сутки, кажется, уплыла
неделя.
Льдина уплыла. Впереди, над Невским, вовсю злорадно рассиялось небо;
судя по нему, нынче не рабочий четверг, а выходной, когда все устремляются
на увлекательные загородные прогулки.
Наша комната в институте выходит окнами на юг и, конечно, сегодня
нагреется так, что дышать станет нечем. Хорошо бы плюнуть на все, включая
прошлогодний снег и пятерку, и поехать за город. Ходила бы одна по лесу...
Походишь тут - новый, а потому не в меру старательный руководитель сектора
Игорь кому-то пообещал: или мы сдадим отчет сегодня, или он наложит на
себя руки. У него это называется "коллектив взял обязательство". Как он
надоел, этот дурацкий отчет, все графики в котором нарисованы мной по
принципу "три П": пол, палец, потолок - это так Борис Иванович всегда
говорит, наш начальник лаборатории.
Пока я думала про отчет, цифры чужого телефонного номера воровато
наросли вокруг пятерки и в голове стало совсем мусорно и тесно. Самое
лучшее все-таки было бы сесть в автобус и поехать на вокзал... А отчет? А
Игорь со своим обязательством? Хоть разорвись... Не глядя по сторонам, я
вошла в метро и спустилась на эскалаторе. Поезд терпеливо стоял у
платформы с распахнутыми дверьми, я шагнула в вагон, и тут это случилось:
я почувствовала удар, секунду мы стояли, разделенные дверью, ошеломленно
уставясь друг на друга. И поезд тронулся.
Первое, что я почувствовала, придя в себя и убедившись, что никто ввагоне не обращает на меня ни малейшего внимания, точно и в самом деле
ничего не произошло, так вот - первое, что я почувствовала, было
облегчение. Это надо же: только что я все время зацеплялась за телефонные
цифры, только что, на чем бы ни пыталась сосредоточиться, возвращалась и
возвращалась ко вчерашнему дню, а теперь внезапно все сделалось просто и
ясно, последняя глава отчета виделась, будто уже написанная, намеченные на
сегодня дела расставились по часам, как фигуры на шахматной доске, а
настроение сделалось... оно сделалось просто хорошим, - и в самом деле,
Что, собственно говоря, случилось такое непредвиденное, а уж тем более -
трагическое? Сегодняшние переживания, если посмотреть в корень (а только
так и нужно), в основном состоят из уязвленного самолюбия - чувства очень
неприятного, но, согласитесь, не смертельного; все, что ни делается, как
говорят, к лучшему, правда?
На пересадке у Технологического института каждое утро я встречаю наших
сотрудников и, завидя кого-нибудь издали, обычно стараюсь сесть в другой
вагон - служебные дела и отношения пускай начнутся позже, в положенное
время - в восемь тридцать, но сегодня в этом больше не было надобности, и
я подошла к Антонине Дмитриевне (опять она в своей чернобурке, сколько
можно - апрель ведь на дворе!) и сказала: Здравствуйте, Антонина
Дмитриевна, как вам идет эта шляпа. Антонина Дмитриевна сделала губы
домиком и сразу закокетничала: Да что вы, да этой шляпе сто лет в обед, да
вы каждый день ее видите, только внимания не обращали, да, кстати, на
вашем месте я бы обязательно купила себе что-нибудь на голову - платок вас
портит, сходим вместе, посмотрим, сегодня же и сходим, вы такая еще
молодая, а сейчас бывают очень симпатичные вещи.
Между прочим, верно, платок мне не идет, и вообще надо наконец заняться
собой, сразу вся дурь из головы вылетит, потому что это - дурь, все это -
выдуманное, искусственное, мною же и созданное просто от скуки.
Утром народу в электричке мало. Едут какие-то мужики в ватниках,
наверное с ночной смены; девушка с маленькой белой собачкой на коленях;
старуха с корзиной, в которой что-то шевелится и пищит.
- У вас цыплята? - спрашивает девушка. - Ой, какие хорошенькие!
- Собаку-то убери, - старуха сипит, как будто у нее в горле нет ни
одной голосовой связки, - убери, не поела бы.
- Нет, что вы! Она у нас добрая.
- У меня и поросята есть, - свистит старуха, - они знаешь каки умные,
поросята. Кажный свой сосок знат, чужого нипочем не возьмет. Запрошлый год
двое померло, так два соска у матки так и засохли - нипочем не брали.
Потом начался рабочий день: из вороха бумаг - ну и хлев у меня в ящике
письменного стола! - я вытащила листки с отчетом: "...в соответствии с
решением, принятым на последнем заседании научно-технического совета,
необходимо ускорить решение проблемы по замене металлической арматуры
изделиями из пластмасс", косые ленивые буквы, строчки сонно падают концами
вниз, я принялась за последнюю главу, слова выскакивали откуда-то из
памяти и застывали над листом в услужливых позах (вот что у меня
изменилось, так это почерк: буквы четкие и прямые, цифры... да при чем же
здесь цифры?), график весело бежит вверх, и все правильно, графики должны
идти прямо и вверх, а в комнате - разговоры, надо вызвать мастера из КИПа,
пусть подключит к потенциометру термопару... нет, лучше так: "острые углы
и кромки должны быть закруглены радиусом не менее...", это очень
правильно, обойдемся без острых углов.
За окнами - небо. Справа и слева. А в городе неба мало, там оно вроде
бы и не нужно никому. Идешь по улице, а над головой только узенькая
полоска, даже и неважно, какая она - голубая, серая. Пойдет дождь, можно
встать под навес или спрятаться под землю, в метро, там - ни дождя, ни
зимы, ни лета. Ни неба над головой. А тут? Едем - и все небо, небо. Никуда
не денешься, никуда не спрячешься - вон какое поле, до самого горизонта. А
за горизонтом лес.
Цифры телефонного номера тоже похожи на лес. Сухие высокие сосны и
пятерка, как куст. Ни спилить, ни вырвать - снова вырастут. А может, они
похожи на забор, обмотанный колючей проволокой? Он со всех сторон, этот
забор. Калитки нет. И ворот тоже...
По дороге я не пошла, сразу свернула в лес. Или это называется - парк?
Вода зачавкала под ногами, и новые замшевые туфли из желтых сделались
черными. Из-под безликих прошлогодних листьев кое-где уже пробивалась
трава. Вот у пня - мохнатые желтые цветочки, похожие на маленькие
одуванчики. Мать-и-мачеха?
То, что произошло вчера, смотрело на меня отовсюду, не удаляясь и не
приближаясь, но всем здесь владея, у всего отбирая смысл и даже название.
Небо смотрело на меня...
Отчет я дописала к обеду и понесла сдавать в машинописное бюро; я шла с
папкой по коридору и все время здоровалась, дура я дура, сколько лет вот
так здороваюсь и только сегодня, вот сейчас, появилось у меня это чувство:
не то дома, не то братства; пускай одни из них не такие уж интеллектуалы,
а у других довольно дурной характер и иногда с ними бывает трудно
разговаривать - все равно это свои, и вот случится со мной завтра беда...
а сейчас?! так вот, случится беда, заболею я, допустим, и попаду в
больницу, кто будет носить мне передачи, разговаривать с врачами, не
поверит, что "состояние средней тяжести", кто будет собирать по рублю,
чтобы купить на рынке помидоры за дикую цену, и это, допустим, случится
завтра?.. - они. Не те, мои слишком умные и тонкие друзья (его друзья), с
которыми я пью водку и рассуждаю о судьбах, а они! Здравствуй, Игорь,
слушай, ты будешь смеяться, но я дописала отчет, твое обязательство
выполнено, да еще и досрочно...
...отовсюду, оно было высоко над голыми ветками, и между тонкими
стволами, и в лужах, и в пруду.
Только не нужно, нельзя ничего осмысливать, систематизировать,
раскладывать на элементы. Вообще, не надо думать.
Ноги стали мокрыми по щиколотку. Я нашла сухую дорожку, прямую и
безлюдную. Пройдя по этой дорожке метров сто, на садовой скамейке за
кустами я вдруг увидела их. Их было трое. Они сидели лицом к дорожке и так
молчали, что я прошла бы мимо, не заметив, если бы не поле. Они сидели и
молчали, а вокруг скамейки было силовое поле из ненависти, и я застыла в
этом поле, точно споткнувшись о его силовые линии.
Их было трое. Они сидели, отодвинувшись друг от друга, и напряженно
глядели прямо перед собой. Как застывший кинокадр, как старая фотография.
Наверное, от этого и лица их казались бледными, точно вылинявшими. Старуха
была в чернобурке и нелепой широкополой шляпе, похожей на ту, что носит
наша Антонина Дмитриевна. Пожалуй, и лицом она похожа на Антонину
Дмитриевну - такое же упрямство во взгляде и около рта. А молодая женщина
рядом похожа на них обеих - и на старуху, и на Антонину. Капризные губы на
бледном лице истерички, а глаза упрямые и злые.
На краю скамейки - парень. Красавчик с бабьим лицом. Губы кружочком,
глазки маленькие, а сколько злобы в них!
Я почувствовала, что у меня мерзнут плечи, и, перешагнув силовую линию,
заспешила по дорожке скорее прочь от этой скамейки.
Почему они сидят здесь, среди леса, среди неба с такими тупыми,
всененавидящими лицами? Что у них случилось? Может быть, тоже несчастье?
Нет, так не смотрят, когда несчастье.
Наверное, они делят дом. Получили в наследство дачу, не могут разделить
и теперь ненавидят друг друга. Мать ненавидит дочь и зятя за то, что -
молодые, сами ничего не нажили, а на чужое - пожалуйста, тут как тут!
Особенно зять. Да и она хороша, дочка. Знай под его дудку пляшет! Ей,
старухе, уже ничего не нажить, куда там наживать на такую пенсию! Слава
богу еще одеться есть во что!
А дочка ненавидит и мать и мужа сразу. Ему только деньги давай и давай,
на полторы ставки вкалываешь - все мало. Другому мужику наплевать на
мебель, на тряпки, а этому до всего дело. И транзистор японский ему! Надо,
видите ли. А мамаша тоже хороша, в могилу, что ли, деньги с собой возьмет?
Ей ведь дом этот зачем нужен? Сдавать. А денежки - на книжку. Сколько у
нее там этих денег? Книжку прячет. А тут всю жизнь копейки считай. Отцовы
алименты за восемнадцать лет - тоже небось там, а у меня сапог лишних
нету. Да еще этот, с транзистором.
"Сдохли бы обе! - думает зять с отвращением и колет маленькими своими
глазками березу, стоящую напротив. - Влип, идиот! Надо было на Шурке
жениться".
"...Режимы нагрева деталей приведены в табл. 8..." Почти ни одной
опечатки, хорошая машинистка, и как быстро сделала - целую главу за
полтора часа... все верно: любить нужно конкретного человека, а не продукт
собственного воображения, и вообще давайте-ка внимательно посмотрим на
наших "счастливых" подруг, что хорошего в их жизни? Кухня? Очереди после
работы? Сбившаяся набекрень безобразная шляпа? Обломанные ногти?
Тяжеленные сумки с продуктами в обеих руках? А еще постоянные больничные
по уходу за ребенком, и отсюда особенная "любовь" начальства за успехи в
работе. Человек - каждый человек! - должен себя уважать и знать, что его
уважают другие, а тут? все мысли, все силы отданы дому, а на работе пустое
и тягостное отбывание часов, зато раз в году замечательный отпуск на даче
в зверских условиях, где надо таскать на себе то воду из колодца, то
продукты из города опять же пудовыми сумками, а в награду - любящий муж,
который, конечно, приносит зарплату, называет тебя "моя половина", ездит
один в санаторий в Сочи, "надо же подлечиться, о чем ты говоришь?!" и
проводит там месяц на пляже за преферансом, зато остальные одиннадцать
месяцев украшает собою кресло около телевизора. Ах да, это муж, будничная
скука, быт, мы ведь говорим о Любви, и тут, конечно, другое дело: в гостях
он называется "мой приятель", а в разговорах с подругой - "этот товарищ",
"этот товарищ собирается на тебе жениться?" "а? что? не слышу!" снимем
шапки - перед нами настоящее большое счастье, особенно когда отпуск в
одиночку по туристской путевке и праздники в кругу интересных сослуживцев
или родных и соседей, "а домой мне не звони, и думать не смей, ты что?!"
И, наконец, вариант номер три, мой то есть вариант: она свободна, он
тоже, все замечательно, есть только одна маленькая неувязочка - с его
стороны нет "достаточной взаимности", вы ему не подходите, гражданка, он у
нас птица высокого полета, а таких, как вы, на дюжину двенадцать и все в
шляпах...
Что это я навыдумывала? Кругом опять только небо и деревья. Солнце
такое горячее, можно пальто расстегнуть. Мало ли почему люди молча сидят
на скамейке? Просто устали и отдыхают, и никакой там ненависти нет. Это я
запуталась в своих цифрах, мыслях (и колючей проволоке).
Дорожка кончилась... Дальше - узенькая болотистая тропка, не пройти.
Придется возвращаться.
Какая-то птица раскричалась в лесу. Плохо, что я не знаю, какие птицы
как кричат. Интересно, как зовут ту птицу? Сорокопуд? Говорят, есть такая
птица - сорокопуд, вернее - сорокопут, даже точно - сорокопут, но
сорокопуд - лучше. Сорок пудов... Пуд, конечно, соли, а не чего-нибудь,
надо съесть и не подавиться, чтобы узнать, раскусить и т.д. человека...
Пусть лучше сорокопуд.
И ведь есть еще малиновки, сойки, коростель, дрозд, зяблик, а я знаю
только соловья, ворон, воробьев и ласточку. Да и то ласточку, наверное, по
голосу не отличу. И ворон путаю с грачами.
В половине четвертого я положила готовый отчет на стол Борису
Ивановичу. - Я вас вызову, - сказал он, и я пошла примерять новую шляпу,
которую почти не разглядела, когда выбирала в обеденный перерыв, все
говорят - шляпа мне идет, особенно Антонина Дмитриевна, молодец она,
характер, в лицо себе плевать никому не позволит, а вообще - день сегодня
удачный, это потому, что я сделала дело, и хорошо сделала, без халтуры,
все-таки, наверно, я тоже чего-нибудь стою, кое-что могу, кое-что умею и
люди ко мне хорошо относятся, так за что же?.. И шляпа идет, надо больше
уважать себя и очевидно, совершенно очевидно: все это я выдумала, нет
ничего, наплевать мне на это в конце-то концов!.. Как хорошо, что я пошла
сегодня на работу...
Как хорошо, что я не пошла сегодня на работу! Не было бы у меня ни этих
берез, ни запаха земли. Уже через месяц не останется в лесу такого запаха.
Распустятся листья, вылезет трава. Наступит лето, а этого ничего уже не
будет.
Деревья стоят тесным кольцом вокруг маленькой круглой поляны. Листьев
еще нет, и я не знаю, что это за деревья. Опять не знаю. Не знаю деревьев,
не знаю птиц. Не знаю, что я наделала и что теперь будет. Знаю только
номер телефона - семь цифр.
Поляна залита солнцем. И на самой середине, около большого пня,
похожего на черный зуб, - они, те трое, вся семья. Семья играет на поляне
в чехарду.
- А ну, мамаша, поберегись - кричит парень, разбегается и перемахивает
через тещу, едва тронув руками ее плечи.
- Я должен вас поздравить, - сказал мне Борис Иванович, - вы написали
прекрасный отчет, все точно, технически грамотно, четко, без этих ваших
умствований и длиннот, я очень рад, хотя вчера, когда вы тут развели
демагогию в части ненужности... - Заскок, - улыбнулась я, - запуталась в
личных делах, а сегодня прошло, день такой прекрасный! - Личным надо
заниматься в личное от работы время, - сказал Борис Иванович назидательно.
- А день и в самом деле хороший, и солнце светит, - это он говорит. Борис
Иванович.
Здесь, в лесу, тоже солнце. И что-то с шуршанием пробивается из-под
земли через сухие листья. Сразу в нескольких местах. Какие-то стебли
тянутся вверх, изгибаются, покачиваются. Их семь. Семь цифр чужого
телефонного номера, первая цифра упала на колени, последняя присела и
изогнулась, остальные растут.
Пять часов, за окном появляются вороны, сперва всего несколько, лениво
взмахивая крыльями, показываются из-за крыш, потом следом за ними целая
толпа, так каждый день, можно подумать - вороны где-то работают, а в пять
часов у них кончается смена... Довольно глупо вот так сидеть и глядеть на
ворон...
"...Готовые изделия упаковываются в деревянную тару..." Забыла указать
это в отчете, а Борис Иванович не заметил, в деревянную тару они
упаковываются, вот какие дела, и каждый ящик должен быть снабжен биркой с
номером партии, смешно... зачем обыкновенный ящик надо называть -
"деревянная тара"?..
...Двери распахнулись, ударили колокола, и из церкви вышли заплаканные
родственники, неся на плечах деревянную тару... Почему такая глупость
приходит в голову?
Цифры уже не качаются. Застыли как почетный караул. Они выше меня,
почти до верхушек ивы и ясеня, на котором сорокопуд вьет гнездо. Гнездо -
огромное и неопрятное, как старая меховая шапка.
Сейчас я узнаю, почему здесь столько неба, кто такие эти люди на
поляне, зачем я живу, зачем - все.
Уже? Звонок звенит в коридоре, все надевают пальто, запихивают в сумки
свои пудреницы, расчески, рассовывают по карманам книги - читать в
автобусе, надо идти... или посидеть еще, посмотреть отчет?.. "номер партии
на деревянной таре..." Шариковая ручка сама по себе выводит какие-то
цифры, их семь, они - острые и сухие, как стебли прошлогодней травы, среди
которых притаилась лягушка, лягушка - среди обломков колючей проволоки...
пятерка... но я ведь тоже человек, я - инженер, меня ценят и уважают...
Эти цифры - они точно гвозди... гвоздями забивают деревянную тару с
готовым изделием. Лучше так: на плечах они несли деревянную тару с
незабвенным готовым изделием... дура я, дура... Толстая ворона давно уже
сидит на карнизе и подмигивает мне черным глазом, за окном - облако,
большое и светлое, с брюха свисают перья.
И вдруг вижу: черное безлистое дерево рядом со мной - осина. А рядом -
ясень, потом ива, еще осина и две ольхи. Громко хлопая крыльями, взмывает
высоко над поляной мудрая птица сорокопуд, летит над коренастым голым
деревом, для всех пока еще безымянным, но я-то теперь знаю: это клен,
месяца не пройдет, и это поймут все, но сейчас - только я одна... Я
поворачиваюсь и медленно иду в сторону станции. Над дорожкой - облако,
большое и светлое, с брюха свисают перья.
Над каналом, над куполами Спаса-на-крови - большое, светлое облако. Я
иду по набережной от метро к дому. Привычная дорога, так я хожу много лет
каждый вечер. Я медленно бреду по левой стороне, у воды, почти касаясь
решетки, а вода в канале темная и тихая, льдина со вчерашним прошлогодним
снегом уплыла навсегда, может быть она уже далеко в заливе.
Сейчас я пройду то место... "Ввиду отсутствия достаточной
взаимности..." Вот и прошла. Ничего. Пройду и завтра. И через много лет,
когда сделаюсь седой и сгорбленной, как вон та старуха, что роется сейчас
в большой хозяйственной сумке в десяти шагах от меня.
Старуха вытащила из сумки красивый блестящий фотоаппарат и нацеливается
объективом куда-то вверх. Высоко, рядом с куполами церкви, медленно летит
большая темная птица. Кто это? Голубь? Не похоже. В редких взмахах широких
крыльев - что-то негородское, очень спокойное, точно летит она не над
суетливой асфальтированной улицей, а над тонкими ветками лесных деревьев с
набухшими, готовыми вот-вот лопнуть почками.
Птица уже близко.
Старуха щелкает аппаратом. Еще. Еще.
